Август. Далеко в лесу курится паль, от хвощей тянет духом улиток и прели.
Медленно еду до санатория по пестрой, осыпанной светом и пятнами теней просеке, по запаянным в еловую хвою буграм. С боярышника срываются птицы. Эхо лагерной рынды и треск колес гонят упитанное зверье в крапиву.
Как украшения, с неба на грудь опускаются поздние наливные гусеницы.
Тут, рядом, подножный мир доживает в тепле, но сны его все длинней. Многое мертвое слетает в колею и лужицы. Коротенькая санаторная дружба бессупругих пенсионеров завершается отъездами и волнением сердец. Посматривая в окно электрички, рассеянные, они растирают в пальцах мотылей, вкладывают в Эпиктета мятые вайи и в мыслях уже достают с антресолей любимые лыжи "Карелия".
Все рассыпается. Лету приходит конец.
Медленно еду до санатория по пестрой, осыпанной светом и пятнами теней просеке, по запаянным в еловую хвою буграм. С боярышника срываются птицы. Эхо лагерной рынды и треск колес гонят упитанное зверье в крапиву.
Как украшения, с неба на грудь опускаются поздние наливные гусеницы.
Тут, рядом, подножный мир доживает в тепле, но сны его все длинней. Многое мертвое слетает в колею и лужицы. Коротенькая санаторная дружба бессупругих пенсионеров завершается отъездами и волнением сердец. Посматривая в окно электрички, рассеянные, они растирают в пальцах мотылей, вкладывают в Эпиктета мятые вайи и в мыслях уже достают с антресолей любимые лыжи "Карелия".
Все рассыпается. Лету приходит конец.