Первого сентября, на засидки, в окраинных деревнях из немореного серого дерева, избы которых всё погружаются в землю и чуть не касаются кровлями её, столетние хозяйки готовят живой, вытертый огонь и запаляют от первой искры керосинки и печи. Огонь отапливает кору их морщин, смола выступает на веках. Оттаяв, они шаркают в утренний полусвет. Лущат погремушки фасоли и греют черствые пясти под кошкой. Дышат в ночь, обнявшую глухие пределы и реку, и кладбище. Три бабки, дед на моторке, дикие собаки живут в этих деревнях, которые торчат из земли, как гангренозные конечности.
По Далю, "на Симеона Столпника (первое сентября) ласточки вереницами ложатся в колодцы и озера, а змеи уходят в вертепы". Перечень старых примет начиняет отрывные календари для дачников, где государственные и всемирные праздники, вроде дней контрацепции и финансиста, расположены вперемешку с анахронизмами: "на Евлампия рога месяца кажут на ту сторону, откуда быть ветрам".  И дачникам необходимо чувствовать под культиватором вращение земли, пусть даже судоходство, бакалея в вагончиках у станций и дачные кооперативы оторвали с мясом всякую чуткость к природе. Меланхолии в октябре - атавизм, тревога в ожидании зим, которые приходили к предкам как смерть, потомков же не пугают вовсе. 

Смирив внутреннего кочевника, на пятом десятке лет, вблизи пропитанного креозотом железнодорожного полотна у ст. Крахаль, садоводы высаживают астры и, следуя зову предков, направляют свое сожаление в грядки с патиссонами. Нас это ждет.